Союзный пряник для независимых

При всей важности собственно российско-белорусских отношений, столкновение их интересов выявило уже не экономический, а модельный кризис в самом замысле Союзного государства.

Вообще, с точки зрения типов государственных образований, Союзное государство – это некий эвфемизм, не означающий ничего. В политическом плане – это хорошее название, подчеркивающее и преемственность со старым Союзом, и равноправие образующих его участников. В пропагандистском и публицистическом – тоже хорошее, благозвучное. В политологическом или юридическом – никакое.

Есть, в конечном счете, четыре типа организации государств: федерация, конфедерация, империя, унитарное (национальное) государство. При этом, на самом деле, границы между некоторыми из этих определений – подвижны: империя, например, может существовать и в форме федерации, и конфедерации, и собственно империи. Тут есть свои классификационные проблемы, которые еще решать и решать, но в данном случае интересны относительно идеальные выделения типов.

У всех моделей есть свои плюсы и минусы, наиболее распространены федерации и национальные государства, но, по умолчанию, при рассмотрении идеальных типов как бы имеется в ввиду, что федерации и конфедерации состоят из относительно сопоставимых по размерам, населению и экономическому потенциалу субъектов. Признается, что эти субъекты равноправны. Но ведь не могут же быть равноправны субъекты, существенно расходящиеся по этим показателям.

И вот это та самая проблема, которая встает перед Россией при определении формы государственного воссоединения как сегодня на пространстве СССР, так и во время образования СССР из бывших провинций Российской Империи. Уже тогда это вылилось в известное расхождение между Лениным и Сталиным по определению формы Союза: вступление других республик в РСФСР в качестве субъектов ее федерации, либо образование нового Союзного государства при равноправном объединении этих республик.

Во втором случае получалось, что Россия оказывалась одной из четырех (потом 15) республик, хотя превосходила их всех размерами, населением и промышленной мощью. В первом случае выходило, что республики (в тот момент Украина, Белоруссия и ЗСФСР, включавшая Армению, Грузию и Азербайджан) должны как бы отказаться от предоставленной им независимости и войти в то государство, из которого они недавно вышли. То есть, психологически получалось, что у них "независимость" как бы отбирают, что создавало проблемы для надежности такого объединения.

Поэтому Ленин, который теоретически был сторонником даже не федерации, а унитарного государства, предпочитал второй вариант, находя его более прочным, в котором более крупная республика – Россия – как бы поступается своими правами в пользу равноправия, но в силу своего потенциала все равно будет играть ведущую роль в этом объединении.

Правда, через семьдесят лет в период кризиса русские национал-патриоты использовали эту роль России, чтобы кричать о том, что она кормит окраины, требовать декларации о суверенитете, и, в результате, спровоцировать раздел единого государства. А сегодня они же, с той же аргументацией мешают всем попыткам восстановления государственной целостности страны, заявляя, что в случае реинтеграции России придется кормить десяток других республик. С другой стороны, определенная часть тех, кто, понимая необходимость восстановления целостности, поддерживает реинтеграционные процессы, настаивает на том, чтобы Россия шла не на равноправное объединение, а условием воссоединения выдвигала бы вхождение республик в ее состав.

То есть, здесь есть два вопроса, по которым идет спор: первый – нужно ли в принципе, и России воссоединение расчлененных в 1991 году территорий, второй – в какой форме его наиболее эффективно осуществлять.

В данном случае первый вопрос не рассматривается, выводится за скобки, поскольку это действительно отдельная тема и отдельная система аргументации, которая, если увлечься ей, полностью подменяет собой второй, более практический вопрос. Социологические данные показывают, что большинство
населения той же РФ выступает за реинтеграцию. Даже на самом общем уровне обычно считается естественным, что если те или иные обстоятельства привели к разделу твоей страны на несколько частей, то естественно и нормально стремится к восстановлению ее территориальной целостности. Исторически более или менее понятна тенденция формирования крупных государств. Выгода реинтеграции, в общем-то, понятна и большинству представителей правящей элиты. Другое дело, что это может противоречить их конкретным частным интересам.
Второй же вопрос, по сути, возвращает нас к расхождению 1922 года: если Россия, которая по факту больше и богаче, чем другие республики, признает свое равноправие с ними, получается, что она ущемлена. Если они заявят о своем вхождении в нее на правах ее частей, субъектов ее Федерации, они как бы вступят в нее, откажутся от своей полученной ранее независимости. А независимость – такая вещь, которая на деле нужна только маргинальным истерикам, но с другой стороны – кто же откажется от независимости?

Это реальность. И тут есть разные моменты. Первый – кому это больше надо? России, или воссоединяемым с нею "независимым государствам"?

То есть, объективно понятно, что на самом беле это больше всех надо самим народам, населяющим Россию и другие республики, просто потому, что дает им и экономическую выгоду, и единую защитную социальную систему, и "единый рынок труда", и большую свободу передвижения. Но это объективно, что может быть осознанно, может выражаться в политической воле, а может и нет.

А вот в плане субъективной выгоды это конечно нужнее России. Потому что она больше, потому что у нее по определению большие амбиции. Россия может быть великой державой, но для этого ей нужно укрупнение ее потенциала. Грузия или Эстония не могут. Тогда что их элитам дает такое объединение? В чем собственно разница – быть банановой республикой при Евросоюзе или провинцией России? В первом случае в Европу ездишь проще, формальную независимость сохраняешь, в ООН место имеешь, да еще получаешь дотации за ссоры с Россией.

Но если это больше нужно России, то Россия должна предложить такие условия объединения, которые объединяемой с нею республике окажутся выгоднее, чем "независимое" существование. России-то, объединение, наряду с восстановлением своего историко-культурного ареала обитания, нужно и само по себе – как фактор геополитического влияния, как решение проблемы русскоязычного населения, как фактор снятия комплекса унижения собственного народа. Некой же республике (точнее, ее народу и части ее элиты) воссоединение нужно с точки зрения восстановления историко-культурных связей. Но для этого она должна как поступиться яркими игрушками своей "государственности", так и независимостью в решении местных дел.

Значит, выгода для нее от объединения должна перевесить эти утраты, пусть это утраты игрушек (а для малых народов, как для малых детей, нет ничего ценнее ярких и, с известной точки зрения, абсолютно ненужных игрушек).

Значит, приходит взрослый дядя из Москвы к звенящей погремушкой суверенитета нации и говорит: "Брось звенеть, обедать пора, вкусный суп стынет!". И где вы видели ребенка, который бросит эту игрушку ради тарелки супа? Делается это совсем не так. Так делает глупый дядя. Умный дядя приходит к ребенку и говорит: "Какая у тебя замечательная игрушка! Какой ты молодец, что так здорово с ней играешь! Только тут такое дело, хочу с тобой посоветоваться, не знаю, как быть – но ты взрослый, ты мне поможешь, без тебя мне не справится. Дело в том, что для поддержания твоих сил, чтобы ты мог лучше играть, мама приготовила тебе невиданный космический суп. Я вот боюсь, не помешает ли он тебе играть с твоей замечательной игрушкой. Может быть, нам взять ее с собой в столовую? А за то, что ты так здорово играешь со своей новой игрушкой, после обеда мы с тобой съедим конфету".

Не хотелось бы вызвать обиду народов, искренне играющих в атрибуты государственной независимости. Но в данном случае приходится объяснять так, чтобы поняли те предельно тупые политики, которые кричат: "Входите в состав России! Тогда и получите газ по льготной цене!".

Ведь войдя в состав России и получив газ по льготной цене, народ вчера независимой республики уже не будет иметь права распоряжаться этим газом – им будет распоряжаться местный губернатор, назначенный на свой пост президентом РФ. И зачем тогда нужен этот дешевый газ?

Еще один достаточно простой момент. Если ты – правительство самой большой республики и хочешь чтобы другая республика не просто с тобой объединилась, а вступила в твой состав, то есть лишилась атрибутов независимости, то ты должен заплатить не только за объединение, что еще не так страшно, поскольку оно, в конечном счете, будет обоюдовыгодно, но еще и за отбираемые у этой республики атрибуты "государственности".

А если ты хочешь, чтобы данная республика с тобой объединилась при сохранении атрибутов своей государственности, то ты ей за лишение этих атрибутов платить уже не должен. То есть, за вхождение некой страны в состав РФ надо заплатить больше, а за ее объединение с тобой на равноправных основах – меньше. Уж чего рыночнее!

Конечно, и при объединении в Союзное государство встает вопрос: а на каких условиях? В идеале – естественно, что на равных. Но если один больше и богаче, а другой меньше и беднее?
Но, на самом деле, проблема здесь сводится к тому, же что мы видели в вопросе о выборе между вхождением в более крупное государство и созданием Союзного государства.

Более крупное государство должно идти на уступки, если оно этого объединения хочет. Отчасти вопрос решается в рамках обычной федеративной практики – одна палата состоит из равного числа представителей от каждого из государств, вторая – из числа представителей, пропорционального населению каждого из них.

Однако при объединении двух государств Союза, из которых одно по численности населения десятикратно превосходит другое, вторая палата всегда сможет преодолеть вето первой, если мнения субъектов разойдутся, навязав ей свою волю. Но тогда это объединение опять-таки окажется поглощением. Эта проблема решается, если участников объединения несколько и представительство крупного субъекта не превосходит представительство относительно малых. Но при объединении двух участников ситуация оказывается проблемной.

И еще более проблемной она оказывается, если объединение двух участников должно стать пробной моделью для объединения большего числа субъектов. То есть, оно должно максимально увеличивать возможности малых субъектов, делая для них объединение максимально выгодным. А тогда еще большими оказываются уступки, которые должной сделать крупное государство, объединяющееся с относительно небольшими.

Проблемы, которые элита России постоянно создает в ходе объединения с Белоруссией, являются проявлением тех самых комплексов российских патриотов, которые привели к расчленению СССР. Они в значительной степени тормозят распространение процессов государственной реинтеграции и с другими республиками. Последние видят, что Белоруссия является самой пророссийской республикой. Видят, что она прямо и недвусмысленно высказалась за объединительный процесс. И видят, что элита России всемерно пытается извлечь из этого процесса односторонние выгоды, по сути, настояв на поглощении Белоруссии. И из этого они делают вывод, что нет у них резона воссоединяться с Россией, что на любое проявление доброй воли она ответит попыткой взыскать с них самих политическую и экономическую плату за воссоединение. При этом они начинают искать других союзников и другие центры интеграции.

Поэтому выбор России, на деле не в том, удастся ей добиться вхождения республик СССР в свой состав или придется идти на равноправное объединение с ними, добиваться вообще реинтеграции или смириться с собственным расчленением. Выбор заключается в том, сумеет ли Россия на равноправных началах добиться реинтеграции на пространстве СССР или она хочет остаться одна в окружении сателлитов иных реинтеграционных центров. В конечном счете, мало кто из провозглашенных на территории СССР государств останется в статусе неприсоединившегося и "независимого" – подавляющее большинство из них либо войдет в состав НАТО и Евросоюза, либо воссоединтся на равноправных началах с Россией.

Поэтому реальная альтернатива, встающая перед Россией – это либо отдать окружающие ее республики другим мировым центрам, либо выстроить выгодную для них форму равноправной реинтеграции, в которой она удовольствуется не ролью гегемона, а ролью "первой среди равных".

В конечном счете, такая федерация (а, по сути, империя) как США опирается на такие широкие права своих штатов, которых заведомо нет у субъектов РФ. Но уже опыт элиты, практика политической деятельности, экономическая политика и федеральные программы позволяют так выстраивать отношения федерального правительства с формально почти независимыми штатами, что никому не придет в голову усомниться в единстве страны и ее способности диктовать свою интегрированную волю почти всему миру.

То есть, речь идет о том, что политическая форма Союзного государства должна быть такова, чтобы заведомо исключать любые предположения о приоритетном положении самой крупной республики и о том, что объединение в его составе означает формальную утрату собственной государственности. Экономические принципы объединения должны явно и зримо показывать выгодность такого объединения как для соединяющихся вокруг самой крупной республики государств, так и для рядовых граждан.

А реальная политическая практика и внутренние правила и нормы поведения господствующей элиты должны быть таковы, чтобы не оставлять и теми сомнения в том, что мир имеет дело с единой и нерасчленимой сверхдержавой.

Пока же Россия сама ведет себя как малый ребенок, гремящий погремушкой "возрожденной государственности" и не желающей передать ее в музей, чтобы взять в руки рычаги реального реинтеграционного процесса.

Сергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ