Террор бесполого мира
В последние сто лет каждое сообщение об освоении женщинами новой, до того закрытой для них сферы деятельности, сопровождалось утверждениями о том, что их равноправное участие в любом процессе приведет к исключительно позитивным переменам. Прежде всего, имелась в виду положительная роль самого принципа равноправия, который ведет к полному учету интересов всех групп населения в решении важнейших вопросов. Мнение большинства, и мужчин в том числе, можно было сформулировать так: "Мы любим женщин, мы их уважаем и доверяем им, так что мир станет гораздо лучше, когда они будут все делать на равных с мужчинами". В этом, вообще говоря, нет логики. Если у нас есть нечто хорошее, это не значит, что это хорошее надо подставлять, где ни попадя. Например, с моей точки зрения, самой ужасной ошибкой двадцатого века было разрушение табу на вовлечение женщин в войну.
По данным этнографов и археологов, у племен, занимающихся каннибализмом и охотой за головами соседей, женщина или ребенок врага рассматривались как вполне приемлемая цель убийства. У них задачей войны было не утверждение своего порядка, а наведение на соседей максимального ужаса. И тут все средства были хороши – чем более зверским было поведение воинов, тем больше животного страха они вызывали у соседних племен. Матриархальные структуры возникали именно в этой среде, что было совершенно логично – ведь раз женщина и мужчина равны перед угрозой утраты жизни, то и политическая власть, принимающая ответственность за вопросы жизни и смерти, может быть у любого пола с равной вероятностью. Просматривая телеинтервью со старыми дикарями Новой Гвинеи можно заметить, что они очень горды своим давним участием в убийстве незнакомца, даже если убийц было десяток против одного безоружного. Сейчас мы назвали бы такое поведение терроризмом, и не обнаружили бы в подлом убийстве никакой воинской доблести. Таким образом, террор – древнейшее докультурное явление, преодоленное впоследствии в ходе нравственного развития во всех сколько-нибудь успешных обществах. Может быть, это нравственное развитие сопровождалось и некоторым генетическим отбором через казни убийц, но уже к эпохе древних государств убийство невиновного было преступлением, а женщина и ребенок были вне войны – они не воевали и не могли быть убиты воином, желающим сохранить свои собственные честь и достоинство. На этом основном фоне, возможно, возникали кратковременные исключения, вызванные иллюзией практической эффективности вовлечения женщин в войну.
Применение женщин как воинов стало возможным с появлением конницы, вооруженной луками, когда физическая сила стрелка впервые оказалась несущественна для боя. И, похоже, этот эксперимент был проделан некоторыми скифскими племенами, которые разом удвоили плотность стрельбы своих лучников и породили древнегреческие легенды об амазонках. Последствия были предсказуемы. Племена, давшие своим женщинам оружие, тем самым сделали последних законными военными целями для врага, и начали в каждом бою терять нынешнее и будущее поколения в сопоставимых пропорциях (потери только мужчин при сохранении женщин не ведут к снижению численности следующего поколения). К тому же у скифов появилась тяжелая броня – катафракта, которая обессмыслила наращивание численности стрелков и вновь вернула значение прямого силового столкновения воинов. В результате племена, вооружившие женщин, исчезли так быстро, что от них остались только сказки Геродота да пара скелетов скифских женщин-стрелков, использованных римлянами в Британии для войны с шотландцами.
До двадцатого века общественное мнение цивилизованных стран жестко противостояло участию женщин в войне. Отдельные мифы про женщин-воительниц скорее эксплуатировали немыслимость ситуации для создания легенды о чуде или мифа о природном превосходстве одной нации (своей) над другой (враждебной). Так, Жанна была нужна французам, чтобы унизить англичан, а кавалерист-девица была нужна русским, чтобы унизить французов. Эти эпизоды, однако, не меняли главного – всеобщего понимания неприкосновенности жизни женщины и, соответственно, недопустимости как ношения ею, так и обращения против нее оружия. Длительное развитие европейской идеи мужества как особой обязанности мужчин ценой своей жизни защищать женщин привело в девятнадцатом веке к разумному ограничению ущерба от войны. После того, как крепости стали плохой защитой от пушек, считалось почти немыслимым устроить бои в городе, подвергая опасности женщин и детей. После ничейного результата Бородинского сражения русская армия, несомненно, могла бы растерзать французов упорной обороной в Москве. Ничего такого не произошло, потому что при этом от шальной картечи погибло бы больше мирного населения, чем солдат, что считалось совершенно неприемлемым. Самые жестокие войны вплоть до двадцатого века были войнами вдали от городов, и в них гибли почти исключительно мужчины. Потери женщин и детей были незначительны, даже несмотря на толпы маркитанток, таскающихся за армиями.
Социальные революции в Европе, включая Россию, сдвинули сознание обществ к дикарскому равноправию женщин и мужчин по отношению к насильственной смерти. В 1918 году в революционной России и революционной Германии женщины получили право голоса на выборах. Одновременно, под прикрытием лозунгов о всеобщем равноправии, женщина стала применяться и как инструмент войны. Керенский не постыдился прикрыться от большевиков женским пехотным батальоном, вооруженным винтовками со штыками. Из этого вооружения можно заключить, что на полном серьезе рассматривалась возможность бросить женщин в штыковую атаку. Сам Керенский, между тем, сбежал в женском платье. Большевики разослали на корабли агитаторш в черных куртках с маузерами. История гражданской войны пестрит именами Анок-пулеметчиц, снайперш и кавалеристок, которые, будучи сами неуязвимы, косили белых без пощады, при одобрении пролетариев, довольных дополнительным унижением врага. Несмотря на то, что военная пригодность женщин не была при этом доказана на статистически достоверном уровне, русское массовое сознание явно свихнулось на этом пункте. Когда Голливуд еще и в кошмарном сне не мог помыслить о своей тошнотворной резне "Убить Билла" с женщиной в главной роли, наши революционные кинобоевики уже редко обходились без боевой подруги, которая без колебаний пристрелит или зарубит любого Билла, если он белый.
Советская пропаганда тридцатых годов звала женщин в ворошиловские стрелки, в парашютные кружки, на самолет и в противогаз, в общем, всеми силами подставляла их под пули врага. И последствия не замедлили сказаться. Вторая мировая война ужаснула всех своей неразборчивостью в жертвах. Наше мирное население, женщины и дети, истреблялись немцами почти с той же целенаправленностью, что и советские воинские части. При этом, помимо собственных нацистских мотивов, у них было еще и дополнительное очень существенное оправдание – наша пропаганда изображала из наших женщин таких же бойцов, какими были мужчины, и тем самым превращала их в законные цели войны, заодно уже с детьми и городами. На вражеской территории у солдата есть нравственный выбор, как ему относиться к мирному населению, и прежде всего – к женщинам. Но этот выбор резко сужается или даже исключается, если женщины врага участвуют в войне. Тоталитарные режимы обоих государств ставили свои идеологические цели выше жизни любого человеческого существа, поэтому в топку войны бросали все, что подвернулось. Женских пехотных батальонов у нас уже не было, но ночная бомбардировщица или снайперша, прикрытая тающей под вражеским огнем пехотой, могла угробить десятки немцев, если ей везло. На что немцы отвечали истреблением тысяч наших женщин в деревнях, городах и в колоннах беженцев, не видя причин считать их женщинами. Уличные бои с огромными "сопутствующими потерями" в городах – тоже косвенный результат превращения всей нации в солдат, независимо от пола и возраста. В целом менее значительное вовлечение немецких женщин в войну позволило их лучше сохранить – наша армия воздерживалась от массовых убийств на немецкой территории.
Кажется, по итогам этой войны советское массовое сознание внесло коррективы в свое представление об уместности женщины на поле боя. Героини войны получали свою заслуженную славу. Но в кинофильмах они уже гибли такой же ужасной смертью, как и мужчины, и это не влекло зрительниц к повторению подвига. И уже не вызывали сомнения глубокое раскаяние и стыд, испытываемые мужчинами из-за того, что они потянули в такую мясорубку женщин. Основной вывод, к которому приходят все фронтовики, когда говорят об участии женщин в войне, однозначен – "этого нельзя было допустить". После войны в СССР уже не было слышно о планах создания каких-либо женских боевых подразделений.
Нравственные последствия Второй мировой войны для человечества еще не оценены в должной мере. Cобытия такого масштаба меняют не только судьбы тех, кто в них вовлечен. Меняются системы ценностей буквально всех народов мира. Но не всегда опыт, полученный в полном объеме изрубленным войной народом, переходит полностью и без искажений к народам отдаленным и благополучным, которые больше выигрывают от войны, чем страдают от нее. Советский народ, кажется, хотя бы смутно и невнятно, но понял по итогам войны, что женщин нельзя вооружать и нельзя убивать. Англосаксонские же наши союзники к концу войны успели только осознать беспредельную жестокость нового века, и с готовностью отставили всякие ограничители. Первая в истории так называемая ковровая бомбардировка Дрездена имела своей главной целью не военные объекты, а психологический шок, воздействие ужасом на немецкое население. Когда немцы или наши делали ужасные вещи, то они старались скрыть это даже от своих народов, многие немцы ничего не знали о газовых камерах до самого конца войны. Союзники же открыто решили усилить свою роль в войне, демонстрируя готовность к массовому убийству женщин и детей. Со времен каннибалов такого не было, бомбардировка Дрездена была первым в новейшей истории массовым актом террора.
Кажется, ООН до сих пор не в силах дать однозначное определение терроризму, потому что не может запретить одним то, что разрешено другим. В результате борьба с ним вырождается в набор лозунгов и разрозненных силовых конвульсий, потому что не может быть общей борьбы с тем, что каждый понимает по-своему. Я безвозмездно дарю всем свое определение. Акт террора – это действие, в ходе которого демонстрируется готовность к убийству женщин или детей ради достижения военного или политического результата.
Это не значит, что убийство мужчин – дело допустимое. Любое убийство преступно, но если мы хотим выделить терроризм как гиперпреступление, моральную оценку которому можно дать безо всякого суда, мы должны определить его предельно однозначно, безо всяких "но". Мужчина может быть бойцом, и это требует дополнительных оговорок, усложняющих и размазывающих определение террора до целого кодекса обычаев и правил ведения войны.
Однозначность предложенного определения состоит, в частности, и в том, что оно не принимает типичных оправданий насчет "сопутствующих" смертей мирного населения. Если вы стреляете во врага на поле боя, а между вами случайно пробежала пастушка в поисках заблудившейся козочки – это сопутствующая смерть, предвидеть которую было сложно. Но если вы бросаете бомбу на город без тысячекратного предупреждения и многодневного предоставления полностью безопасных путей эвакуации мирного населения – вы, несомненно, демонстрируете готовность убивать женщин и детей ради достижения своих целей. Никто ведь не разрешит полиции бороться с преступниками путем внезапного применения по своему городу авиабомб, не так ли?
В рамках предложенного определения перечислим некоторые известные акты террора, эпоха которых началась, видимо, со Второй мировой войны.
Ядерная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки была выполнена американцами как классический теракт. Цель – устрашение СССР и, во вторую очередь – слом психики японского народа. Намеренно совершено убийство сотен тысяч женщин и детей. Цель достигнута, Япония капитулировала и до сих пор считает Америку союзником.
Бомбардировки Сербии силами НАТО, начатые в тот момент, когда в Косово две тысячи наблюдателей уже контролировали ситуацию. Цель – устрашение сербов. Средство – предсказуемые "сопутствующие" убийства десятков женщин и детей. Цель достигнута, Милошевич отступил из Косово.
Внезапная авиационная бомбардировка Грозного и танковая атака на город, выполненные режимом Ельцина в 1996 году. Цель – устрашение вышедших из повиновения чеченцев. Средство – предсказуемые "сопутствующие" убийства десятков женщин и детей, неизбежные при бомбардировке города. Цель не достигнута, позорно начатая война проиграна. Басаев, семью которого убили в ходе очередного авиатеракта, стал бешеным отморозком, которому нечего терять.
Нападение чеченских террористов на Буденновск, взрывы домов в России. Цель – устрашение русских. Средство – намеренное убийство сотен женщин и детей. Цель достигнута, Россия подписала Хасавюртовские соглашения. В рамках данного определения нападение чеченских боевиков на Дагестан и нападение на силовые структуры Ингушетии, а также многочисленные нападения на наши войска – не являются терактами, если нет свидетельств пренебрежения преступниками в ходе этих событий жизнью женщин и детей. Это не отменяет преступности данных деяний, просто надо отличить преступление от сверхпреступления. На практике это означает, что Россия может амнистировать виновных в войне против нее, но не виновных в терроризме.
Теракты в воздушном пространстве США, вызвавшие столкновение самолетов с небоскребами. Цель – устрашение американцев и остановка глобального наступления их влияния на страны исламской культуры. Средство – намеренное убийство тысяч женщин и десятков детей. Цель не достигнута, Америка получила почти законное право на расширение военного вмешательства в жизнь исламских стран, которое, впрочем, использовала со всей возможной глупостью.
Многочисленные ответные теракты США в Афганистане и Ираке с применением не настолько высокоточного оружия и надежных разведданных, чтобы исключить "сопутствующие" убийства сотен, если не тысяч, женщин и детей, с целью устрашения исламского мира. Цель не имеет перспектив достижения.
Захват заложников в Москве, взрывы ходячих бомб, нападение на школу в Беслане. Цель – устрашение России и союзных ей кавказских народов. Средство – намеренное убийство сотен женщин и детей. Цель не достигнута, возможности террористического подполья постепенно ликвидируются при полной поддержке общественного мнения всего кавказского региона.
Бесконечные взаимные теракты Израиля и палестинцев...
Все, хватит, я устал.
Мир просто озверел тогда, когда женщина стала равноправной с мужчиной целью для оружия. А сделал это неизбежным тот лихой командир, который первым дал женщине оружие. Превращение женщины в солдата, само по себе в военном смысле незначительное, играет роль запала цепной реакции, и запущенный при этом процесс нравственного распада в дальнейшем уже может поддерживаться сам по себе. Одни теракты порождают другие, ответные, или просто выполненные по принципу дурного примера. А женщины в роли убийц играют роль спички, постоянно дополнительно поджигающей ситуацию. Вы думаете, чеченцы вытащили женщин-боевиков откуда-то из своей национальной мифологии, или из Корана? Ничего подобного. Они извлекли их из нашего с вами общего советского равноправия полов в войне. При этом сколько-то штук чеченских снайперш вызвали безумную ненависть русских солдат ко всем чеченкам, и вовсе не прибавили уважения к чеченским бойцам. Так называемых "шахидок" никто не воспринимает в качестве военной силы – только как стихийную мерзость вроде землетрясения или авиакатастрофы и как доказательство моральной низости и военной слабости врага.
Вот так отзывается через много десятков лет наш женский батальон, Анка-пулеметчица и смертоносные фронтовые подруги. Если мы обладаем хотя бы некоторой способностью извлекать уроки из истории, необходимо на уровне государств и мирового сообщества утвердить в законах и договорах две простых и очень универсальных нормы, понятные людям любого вероисповедания: "Всякая организация, осознанно убивающая женщин или детей, в том числе как предсказуемых сопутствующих жертв, – преступна и подлежит суду за терроризм независимо от причин и мотивов ее действий. Любой, кто использует женщин или детей как военную силу, – преступник, поскольку делает их законными целями для оружия, и тем самым инициирует терроризм."
Из этих норм следует целый ряд практических выводов для нашей страны. Во-первых, армия должна гарантировать и объявить, что женщины в ее составе не носят оружия, не представляют угрозы для вероятного противника, и не находятся в расположении боеготовых частей. Все силовые структуры и охранные службы (в том числе, частные) должны исключить вооружение женщин и их потенциальное использование в силовом столкновении с противником или преступником. Женщины с оружием на боевом посту, которых взяли вместо мужчин на низкооплачиваемую охранную работу – серьезная моральная ошибка. Если работа опасная, платите много и ставьте мужчин, никто не смеет подставлять женщину под удар. Если не опасная, при чем тогда оружие? Для мужчины одинаково унизительно, когда женщина угрожает ему оружием, и когда она готова защищать его с оружием в руках.
Уголовная ответственность должна зависеть от пола и возраста жертв насильственного преступления. Нападение на женщину должно караться гораздо жестче (вдвое как минимум), чем нападение при тех же обстоятельствах на мужчину. Таким путем правоохранительная система будет снижать вероятность террористических проявлений на дальних подступах.
Я бы также принял меры по ликвидации новых очень странных видов спорта, в которых женщины вступают в единоборства. Например, женская борьба вызывает у меня большие сомнения – она навязывает общественному сознанию абсурдный образ женщины-бойца, что потенциально ставит под террористический удар всех женщин. О женском боксе и говорить нечего – уродство полное. Также следовало бы ввести уголовную ответственность за пропаганду в кинофильмах, телепродукции и компьютерных играх женщин-убийц и убийств женщин. Если мы можем давить детскую порнографию, то должны давить и пропаганду терроризма.
Наконец, во внешней политике мы должны снова вернуться в своей военной доктрине к принципу неприменения первыми по крайней мере стратегического ядерного оружия по городам. Мы должны понимать, что угроза удара по городам – это террористическая угроза массовым убийством женщин и детей, принципиально недостойное средство войны, пригодное только для того, чтобы сдерживать угрозу таким же недостойным оружием со стороны не вызывающих доверия государств вроде США. Возможность применения ядерного оружия первой наша страна провозгласила в ситуации ощущения своей крайней слабости, которое, я думаю, уже прошло. Мы должны укреплять и оснащать наши обычные военные силы до необходимого уровня, а не полагаться на ядерную кнопку как на первое и последнее средство самообороны. Создание современных обычных вооруженных сил требует гораздо больше высоких технологий, чем только поддержание убийственного потенциала термоядерных ракет. Своего рода изоляция в военной доктрине ядерной компоненты только стимулировала бы наше техническое развитие. Как насчет боевых роботов, которых американцы обещают вот-вот поставить в строй?
В отношении населенных пунктов в двадцать первом веке должны быть приняты правила, аналогичные правилам для служб Красного Креста, которые нельзя вооружать и нельзя обстреливать. Город нельзя использовать для обороны, он должен быть сдан противнику, если не удалось защитить его в открытом сражении. И, соответственно, должны быть исключены бомбардировки или артиллерийские обстрелы городов. Если уж война необходима, мы должны воевать в поле, в океане или в космосе. Женщины и дети тут ни при чем. Если мы – мужчины, мы должны отказать им в равном праве на смерть.
Дмитрий МАДИГОЖИН