Интербригада. На острие двух войн
Добровольцы в стане ополчения — военный и информационный ресурс Новороссии
С ополченцем из Сербии с позывным «Деки» познакомиться было очень просто. Он сейчас, после плена, находится в Ростове-на-Дону и ищет работу, чтобы отдать товарищам деньги, которые те заплатили за его выкуп. Он же познакомил со своим сослуживцем Графом и командиром подразделения — Бревно. Граф — дончанин, Бревно родом из Казани. Встретились и пообщались мы все, как это ни символично, в сербском ресторане в центре города.
— Мы в Сербии воевали против НАТО, — рассказывает Деки, отвечая на вопрос, почему он поехал на юго-восток. — Когда началась война на юго-востоке, я увидел это как свой шанс отомстить американцам за то, что произошло у нас. Сначала приехал в Крым, потом меня порекомендовали командиру в Донецке.
— И действительно приходилось встречать наемников?
— Да. Американцев, поляков, молдаван, прибалтийцев…
Деки попал в плен — страшно подумать! — находясь в составе медицинской колонны с ранеными. Ей преградил путь украинский танк, и несколько десятков человек были захвачены. Это даже пленом сложно назвать, говорит Граф: в плен можно попасть в бою, а здесь был захват раненых, переезжающих из одного госпиталя в другой.
К счастью, Деки вовремя сориентировался и сказал, что он — мирный житель, который заплатил кому-то в колонне, чтобы его взяли с собой, потому что в Донецке остался без работы.
— Мне повезло, что у них в этот день не было интернета, — улыбается Деки. — Они узнали о том, кто я на самом деле, только когда отпустили на свободу. Мне потом про это друзья рассказали, я-то вышел самым первым.
За Деки заплатили 17,5 тысячи долларов. Просили в разы больше, но украинцы все-таки оказались сговорчивыми.
Бревно не рассказывает так подробно о том, почему решил приехать. Мол, я по происхождению — еврей, я должен воевать с фашистами, отвечает он. В Донбасс прибыл в конце мая. Зато рассказывает о том, как воюет украинская армия.
— Мы сбили больше «сушек», чем состоит на вооружении у Киева, — рассказывают ребята, один подтверждает слова другого. — Как, как…. Польские, словацкие. Один был сбит, и когда горел, виднелись цвета, по-моему, Словакии.
Информационная бомба для Европы
Прибытие в Донбасс целой группы добровольцев из Франции стало настоящим информационным поводом, с которого, наверное, и началось регулярное освещение роли иностранцев в этой войне. С одним из них, по имени Никола, нам удалось связаться в Донецке.
— Мои родители — из Сербии. Я родился во Франции, имею французское гражданство.
— Как вы после такого опыта попали в Донбасс, в стан ополчения?
— Я приехал туда в составе группы добровольцев из геополитической организации. Когда мы увидели, что происходит на Украине, как украинская армия уничтожает гражданских, а что нам рассказывают французские СМИ, мы не смогли мирно оставаться дома и решили стать добровольцами. Мы хотим показать правду о том, что творится в Донбассе.
— Для Европы эта война — просто антитеррористическая операция. Какой вы ее увидели?
— Да-да. Наша цель — реинформация. Помимо участия в военных действиях, мы будем делать фото, показывать истину. Мы видим, как украинцы бомбят города, гибнут мирные люди, которые не сделали ничего плохого. У нас есть контакты с французскими СМИ, и за нами самими следят множество людей. Многие нас поддерживают. Я думаю, что скоро будет еще больше добровольцев из Европы.
— Вы действительно имеете опыт службы в армии НАТО?
— Да, я служил по контракту. Был в Афганистане. По возвращении стал больше следить за тем, что происходит в мире, в Сербии и не только. Понимаю, что делает армия НАТО, как расставляет вместо неугодных режимов свою диктатуру. Была война в Ираке, где так ничего и не нашли, затем в Ливии, где при участии НАТО был свержен Каддафи. Теперь Сирия и Башар Асад.
— То есть возвращаться не планируете?
— Ни в коем случае! Более того, я теперь не могу вернуться и во Францию. Как доброволец, воевавший в другой стране, для нее я теперь являюсь преступником. Очевидно, я и далее останусь в Новороссии.
— Где в Донбассе успели побывать? Что запомнилось больше всего?
— В Донецке. Запомнилось то, что мы не ошибались в том, что ожидали увидеть. Там нет российской армии, русских террористов. Какие русские террористы? Те люди, которых мы встретили, — добровольцы, воюют без денег. Они сражаются за свободу Новороссии.
— Кто-то из вас говорит по-русски? Как вообще справляетесь с проблемой языкового барьера?
— Наша группа воюет в полном составе, в том же, в каком и прибыла. Из-за языка действительно возникают проблемы. Русский и сербский — похожи, поэтому я понимаю и перевожу для остальных. В идеале для нас, конечно, было бы найти русского, который говорит по-французски.
Настоящее народовластие
Ополчение больше походит на армию, чем регулярные украинские войска. Эту фразу «не в бровь, а в глаз» озвучил шведский журналист Дан Малквист по возвращении из Донецка в Ростов. С нею отчасти согласился и российский ополченец из Подмосковья с позывным «Бак», уроженец Приднестровья.
— Школу я заканчивал уже в России. Но долгий период следил за событиями в Приднестровье, вокруг Приднестровья, на Украине. Ситуация была очень непростая. А ни один русский человек не может оставаться равнодушным, когда происходит что-то подобное. «Наших бьют».
— Вы имеете в виду начало войны, предшествующую ей революцию?
— Все требования, лозунги на Майдане были, в принципе, правильными, за исключением двух посылов, которые я категорически не приемлю: это тотальная русофобия и ориентация на Запад. Социальные требования, которые звучали тогда, никого не могли оставить равнодушным. Как мне показалось еще тогда, людей просто использовали в борьбе олигархов друг против друга, плюс внешняя сила помогала разжигать украинский конфликт. США преследовали политические цели борьбы с Россией, а ЕС в лице Германии больше ориентировался на экономику. Внутри страны все это вылилось в гражданскую войну.
— Как проходит ваш день в стане ополчения?
— Серые будни, малоинтересные… Было, правда, несколько историй, которые можно рассказать. Например, когда ополченцы прикормили в Славянске щенка, а когда отступали, не бросили, а забрали его вместе с собой. Еще один ополченец, уже в возрасте, ему было 67 лет, был контужен при штурме аэропорта. Он не услышал команды к отступлению и с одной гранатой провел в окопе почти двое суток. Только в ходе переклички обнаружили, что его нет, и пошли за ним. Это даже не армейский юмор, это показывает широту души, то, что мы своих не бросаем, всегда плечом к плечу.
— С пленными приходилось общаться?
— Был у нас парень из Николаева. Насколько у них там мозги промыты, страшно сказать. Он — контрактник, приехал сражаться с какими-то русскими террористами… Просто очень заметен переход, когда у человека картинка смещается, когда человек смотрит на все в каких-то очках, а затем они снимаются. И он смотрит, а вместо террористов — простые люди, мирные, шахтеры и еще кто-либо.
— Как вам организация ополчения? Действительно ли оно уже стало настоящей армией?
— По организации, конечно, много разных подразделений с разными командирами. У казаков — вольница. Есть бывшие спецназовцы, у них больше ориентации на разведывательно-диверсионную деятельность. А если командир — офицер в отставке, он копирует армейскую организацию, все, как в армии. По обеспечению — вначале доходило до того, что нам местные приносили свои закрутки. Потом уже все наладилось, стала поступать помощь из России, и на местах организовались.
— То есть местное население открыто поддерживает ополченцев?
— В основном — да, но вы же понимаете, мирные жители тоже бывают разные. Люди лишились работы, теперь им нечего делать, смотрят украинское телевидение, и там совершенно другая картина. Донецкая республика — все-таки республика, каждый может иметь свое мнение, лишь бы это не выражалось в силовом противоборстве. Были же мирные жители, которые работали наводчиками для украинской армии.
— Действительно много гражданских страдают от рук карателей?
— В разы больше, чем ополченцев. По позициям стрельба почти не идет. Идет деморализация населения. Есть и такое понятие, как «стрельба по площадям». Было видео, где украинские военные палят по городу пьяные в умат. Куда они стреляют — непонятно.
— Как оцениваете потери с обеих сторон?
— Украинцев гибнет намного больше. У нас даже шутят, что олигархи, не будем акцентировать внимание на их этнической принадлежности, специально посылают на войну лучший генофонд украинского населения.
— Как в Новороссии оценивают позицию России?
— Условно, есть две точки зрения. По умолчанию — отделение от Украины. Потому что после того, что было в Славянске, Краматорске, Донецке, Луганске, Шахтерске и так далее, есть только один путь — к независимости. Далее мнения расходятся. Это либо самостоятельность, за которую выступает большинство, и «крымский сценарий», то есть возможность примкнуть к России.
Есть ведь пример, о котором мало говорят, даже в России, не то что на Западе. Когда в Донецке «русская весна» вылилась в революцию, все власть имущие оттуда сбежали. Казалось, вот-вот начнутся хаос и грызня за власть, но — нет. Люди постепенно самоорганизовались. Люди сами провели референдум, нашли списки, поставили урны и проголосовали. Ведь это и есть то самое народовластие, о котором сейчас все говорят. Народ взял власть в свои руки.
Участники конфликта, имеющие отношения к политике и нет, делают очень разные предположения относительно продолжительности конфликта в Донбассе. Одни считают, что он растянется на годы. Другие уверены, что Донецк и Луганск будут освобождены осенью, а весной начнется движение в соседних областях. В шатком перемирии панацеи не видят, ведь на повестке дня остаются самые сложные вопросы: демилитаризация и обсуждение статуса самопровозглашенных республик.
На фото автора: французский доброволец Никола в Донецке.
Источник "Московский комсомолец на Дону"
Главное фото: susanin.udm.ru